Основатель и генеральный директор ГК «Мать и дитя» Марк Курцер рассказал Дамиру Сухову о стратегии развития группы, планах по созданию маркетплейса для пациентов и недоверии к тренду на доказательную медицину.
Группа компаний «Мать и дитя» на рынке уже более 15 лет. Начинала с сегмента репродуктивной медицины, и у многих ассоциируется именно с ним. Скажите, почему вы приняли решение идти в многопрофиль?
Да, мы были известны как операторы женского и детского здоровья и вышли из рамок этого сегмента. Почему мы на это решились? Любая диверсификация добавляет бизнесу устойчивости, правда в моменте снижает маржинальность и увеличивает расходы. Мы этот момент незаметно преодолели.
Вторая причина нашего расширения в том, что беременные тоже болеют, им тоже нужна квалифицированная медицинская помощь. И сегодня мы занимаемся всем: и онкологией, и нейрохирургией, и кардиохирургией, и кардиологией, и многим-многим другим. У нас прекрасный инфекционный корпус, и мы, например, являемся одним из ключевых центров экспертизы по COVID 19.
Вторая причина нашего расширения в том, что беременные тоже болеют, им тоже нужна квалифицированная медицинская помощь. И сегодня мы занимаемся всем: и онкологией, и нейрохирургией, и кардиохирургией, и кардиологией, и многим-многим другим. У нас прекрасный инфекционный корпус, и мы, например, являемся одним из ключевых центров экспертизы по COVID 19.
В вашей структуре выручки женское и детское здоровье занимает, по последним данным, порядка 50−55%. Есть ли у вас какое-то целевое соотношение этого сегмента и многопрофиля или вы не ставите себе таких KPI?
Не ставим. Это два направления. Причем они не идут параллельно — они пересекаются, потому что часть выручки, которую генерируют нам беременные или дети, когда приходят в различные направления, потом показывается как многопрофильность. И наоборот: иногда наши многопрофильные пациенты, которые обратились к нам с травмой или желудочно-кишечной проблемой, потом переходят в разряд беременных.
За первое полугодие 2023 года госпитали Московского региона сгенерировали порядка 60% общей выручки ГК. Летом вы закрыли сделку по покупке нового госпиталя в Москве. При этом по темпам роста регионы Москву серьезно опережают. Ваш сегодняшний фокус на региональной экспансии или на развитии Москвы?
Сколько людей проживает в Московском регионе? Кто-то говорит, что 12,5 миллионов, кто-то увеличивает цифры до 25 миллионов вместе с Московской областью. Жителей в Российской Федерации 145 миллионов. Вычитаем 25 миллионов и получаем 120.
Так вот наша задача — оказывать медицинскую помощь всем гражданам Российской Федерации, в том числе с помощью телемедицины. У всех должен быть доступ, и мы должны уметь оказывать медицинскую помощь в месте фактического проживания. Что значит «уметь»? Это привести туда не только современные технологии, оборудование, ультразвуковые аппараты с системой HDlive, МРТ, КТ, но и квалифицированный персонал.
Так вот наша задача — оказывать медицинскую помощь всем гражданам Российской Федерации, в том числе с помощью телемедицины. У всех должен быть доступ, и мы должны уметь оказывать медицинскую помощь в месте фактического проживания. Что значит «уметь»? Это привести туда не только современные технологии, оборудование, ультразвуковые аппараты с системой HDlive, МРТ, КТ, но и квалифицированный персонал.
Мы видим регионы очень привлекательными. Мы понимаем, что должна быть разница в ценообразовании, но там другая арендная ставка, другие услуги по содержанию здания и т.д. И мы уверены в том, что мы на верном пути.
Мы сейчас не предоставляем медицинские услуги всем 125 миллионам, но уже порядка 50 миллионам медицинскую помощь мы оказываем. И надеемся, что когда-то в каждом городе, не побоюсь этого слова, не только в окружном центре, но в каждом городе-стотысячнике будет филиал нашей компании.
Если посмотреть на карту России, какой основной фокус сейчас? Это Западная Сибирь, Восточная, Дальний Восток?
У нас нет секретов. Мы сейчас вошли в Ханты-Мансийский автономный округ. Недавно открылись в Екатеринбурге. Прицельно смотрим на Московскую область, открылись в Мытищах. Это только за текущий год. Сейчас анализируем такие города, как Липецк, Челябинск, Хабаровск. Для нас привлекательна вся Россия. Очень хотелось бы открыться и в Кавказских Минеральных Водах, мы внимательно смотрим на Пятигорск.
Какую модель выхода в регионы вы видите оптимальной? Остается ли программа по развитию в регионах больших многопрофильных госпиталей?
Во всех регионах мы начинали с небольшой клиники, а потом уже затевали большое строительство. Везде. Программа по госпиталям сохраняется, и, если вы обратили внимание, в нашей стратегии появилось такое понятие, как очередность: у нас уже три очереди построено в Лапино, вторая очередь в Тюмени. Сейчас мы думаем о строительстве вторых очередей в других успешных госпиталях. Смотрим, но пока еще не приняли решение, на Новосибирск, Самару и видим там большой потенциал.
Кроме того, как я уже сказал, мы смотрим на Московскую область, и я думаю, что в ближайшее время выйдем на строительство в Домодедово. Плюс мы купили госпиталь на Мичуринском проспекте. Это абсолютно новый госпиталь, который планировался под частную медицину. Его мы открываем в ноябре.
Кроме того, как я уже сказал, мы смотрим на Московскую область, и я думаю, что в ближайшее время выйдем на строительство в Домодедово. Плюс мы купили госпиталь на Мичуринском проспекте. Это абсолютно новый госпиталь, который планировался под частную медицину. Его мы открываем в ноябре.
От многих игроков на рынке мы слышим, что одна из ключевых «болей» в секторе — это поиск врачей. Это мешает и работе действующих активов, и экспансии. Как вы решаете этот вопрос?
Мы врачей не ищем, мы готовим врачей. У нас свой лечебный факультет, который мы открыли вместе с МГИМО, на который каждый год мы берем 50 врачей. У нас есть гранты по ординатуре. Мы каждый год отсматриваем 700 врачей, выбираем 10−15, из которых готовим себе кадры. И сегодня многие из этих врачей уже работают руководителями отделений, а один из выпускников ординатуры — уже заместитель главного врача в Уфе. Во главе всех госпиталей в регионах стоят врачи из Москвы. Не просто врачи из Москвы, а те, кто отработал не менее 10 лет в наших госпиталях. Это очень ответственная вещь.
Это нереально, чтобы мы могли взять и откуда-то переманить, перекупить врача.
Это нереально, чтобы мы могли взять и откуда-то переманить, перекупить врача.
Мы хотим найти не просто врача, а патриота компании. Мы должны воспитывать в нем преданность. Это серьезная кадровая политика, которую ведут мои заместители по HR, — целая большая программа, куда мы вкладываем деньги.
Если в двух словах, какая стратегия у ГК «Мать и дитя» на ближайшие 3−5 лет? Помимо региональной экспансии рассматриваете ли вы выход в новые профили, в новые каналы продаж?
Ну, во-первых, продолжать работать. Понедельник начинается в субботу. Стараться, любить свою работу, быть заинтересованным. Из планов самое главное — появиться в онлайн-пространстве. Я считаю, что борьба за пациентов, лечение пациентов в будущем будет проходить в онлайн-пространстве. Просто подумайте, какая сегодня молодежь. Разве молодежь ходит в магазины? Вся молодежь сегодня на маркетплейсах. И вот наша задача — создать маркетплейс для пациентов. Пациент сегодня хочет получить медицинскую помощь уже не просто в месте фактического проживания, а в месте фактического нахождения. У нас новый термин появился. Ему даже сложно отойти куда-то в соседнюю поликлинику, он хочет вот здесь.
Второй стимул для развития технологий в медицине — это появление новой группы пациентов, которые не доверяют людям. Я их понимаю, кстати. Субъективные мы люди, претензионные, подверженные влиянию, коррумпированные. А вот машины более честные. Конечно, многие не понимают, что на них тоже можно влиять, как и на любые клики. Но сегодня есть пациенты, которые хотят общаться с искусственным интеллектом, с нейросетью, а не с врачами. Мы это понимаем и хотим не перебороть, а возглавить. Если мы это сделаем, то будем влиять на формирование потоков пациента, на выбор тактики, на правильное принятие решений и многие другие вещи.
Мы сейчас большое внимание уделяем и поддержке при принятии решений, и сопровождению наших пациентов, и дистанционному мониторингу. Конечно, не забывая про старую добрую медицину офлайн.
Но бюджет на ИT сегодня сопоставим с тем, сколько мы тратим на медицинскую технику, на новые препараты, традиционные медицинские закупки. Около 100 ИТ-специалистов работает в штате, помимо этого есть еще целые компании, которые работают на нас в качестве подрядчиков.
Мы инвестируем в автоматизацию, во внедрение новых технологий, в системы контроля и прочее. Мы хотим видеть нашего пациента вне больницы. Не просто видеть, мы даем им гаджеты, благодаря которым мониторим уровень сахара, сердечную деятельность, в том числе и будущего ребенка. Сегодня даже ультразвук можно делать дистанционно: датчики подключаются к телефону, и беременная сама делает ультразвук, а врач-эксперт смотрит и говорит: «Левее, правее чуть-чуть» — и видит нужную картину. И не надо пациенту ехать час к нам, час назад. Конечно, без айтишников мы это сделать не можем.
А что делается с точки зрения процесса поддержки принятия врачебного решения? Какие здесь вы используете технологии, чтобы минимизировать ошибки?
Мы достаточно демократичные, не жесткие. Мы пока не блокируем врачу возможность, если его позиция отличается от нашей позиции принятия решений, принимать решения самостоятельно. Мы даем возможность дополнительных анализов, обследований, прочих вещей.
Некоторые клиники ставят врача в жесткие рамки, когда у него лимитировано все, включая даже препараты, которые он может выписать. Мы пока только информируем его о том, что при этом заболевании показано такое-то обследование, такие-то сценарии лечения.
Некоторые клиники ставят врача в жесткие рамки, когда у него лимитировано все, включая даже препараты, которые он может выписать. Мы пока только информируем его о том, что при этом заболевании показано такое-то обследование, такие-то сценарии лечения.
Какую медицинскую информационную систему вы используете?
«Медиалог». Но мы, конечно, ее постоянно под себя адаптируем, это как живой организм.
Читайте также
Как вы сейчас видите вообще перспективы развития рынка частной медицины в России? Изменился ли он в связи с меньшими возможностями медицинского туризма в наше время? Увеличился ли спрос на услуги внутри страны?
Я не могу сказать, что что-то поменялось. Я думаю, что это были какие-то преувеличенные слухи, что-то есть какой-то масштабный медицинский туризм из России. Может быть, кто-то уезжал за вторым мнением. Но это закон жизни: все лечатся в месте фактического проживания. Да, можно поехать, что-то узнать, проконсультироваться, сделать даже какую-то небольшую операцию, но все равно вы будете лечиться здесь.
Что касается перспектив рынка, я больше врач, чем бизнесмен, — я искренне это говорю. У меня медицинское образование. Сейчас действительно появляются новые игроки. Вот, например, «Медскан» о себе заявляет. Другие игроки приходят, многие очень амбициозны. Также появляется очень много высококвалифицированных небольших клиник. Вот я сегодня общался с одним неврологом, который открыл изумительную небольшую клинику в Анапе и прекрасно себя чувствует. Это один из очень серьезных эрудированных врачей. И не всегда размер определяет качество или возможности медицинского учреждения. Я напоминю, что в западной практике, например, принято консультироваться у врачей, у которых есть небольшие практики, они так и называются — офисы врачей. А уже потом за крупными исследованиями они идут в госпитали.
Что касается перспектив рынка, я больше врач, чем бизнесмен, — я искренне это говорю. У меня медицинское образование. Сейчас действительно появляются новые игроки. Вот, например, «Медскан» о себе заявляет. Другие игроки приходят, многие очень амбициозны. Также появляется очень много высококвалифицированных небольших клиник. Вот я сегодня общался с одним неврологом, который открыл изумительную небольшую клинику в Анапе и прекрасно себя чувствует. Это один из очень серьезных эрудированных врачей. И не всегда размер определяет качество или возможности медицинского учреждения. Я напоминю, что в западной практике, например, принято консультироваться у врачей, у которых есть небольшие практики, они так и называются — офисы врачей. А уже потом за крупными исследованиями они идут в госпитали.
Я считаю, что частная медицина еще только в начале своего пути. Стареющее население, увеличившееся количество пенсионеров, привычка лечиться в частной клинике, доверие к частной медицине — все это дает уверенность, что этот рынок будет расти и подъем будет большой. Ну, по крайней мере мне.
Сейчас много игроков выходят на рынок под флагом доказательной медицины. Как вы относитесь к этому понятию и тренду?
Вы знаете, это немножко, мне кажется, от лукавого. Это игра слов. Это знаете, наверное, сделали люди, которые относятся с большим неуважением к своим учителям.
Учителям?
Ну, конечно. Ведь мы учимся по учебникам, монографиям, и многие заболевания и схемы лечения названы в честь их открывателей — наших учителей. А сейчас нам сказали, что мы раньше все работали в недоказательной медицине, потому что у нас плохие учителя, которые принимали все на веру, не имели клинического опыта, они безумны и бездарны. Я так не считаю. Я вот когда начал заниматься наукой в 80-е годы, уже тогда она вся работала со статистикой, с доверительными интервалами, и всегда были элементы реальной статистики, обсуждения. Были, конечно, неточности, ошибки, и, например, вопрос, как лечить инфаркт миокарда: не мы первые начали заниматься шунтированием. У нас была другая схема лечения, но в целом вся медицина строится на доказательных вещах.
Второй момент — как мы работаем? Я не знаю, конечно, как работают клиники, которые себя гордо называют доказательной медициной, но вообще-то в здравоохранении все очень жестко регламентировано. Сегодня мы не можем работать, пока не получим лицензию. Я не могу допустить ни одного врача, включая себя самого, пока у меня не будет сертификата специалиста. Этот сертификат специалиста каждые пять лет подтверждается, перепроверяется. Дальше: я не имею права работать на приборе, который не имеет регистрационного удостоверения. Каждый прибор имеет регистрационный номер, мы его заносим в специальную программу, и Минздрав это видит. Я не имею права пользоваться ни одним несертифицированным катетером или шприцом. Я не имею права назначать ни один препарат, который не зарегистрирован в Российской Федерации. У нас есть четкий порядок оказания помощи, медицинские протоколы, в которых прописаны конкретные шаги, и если врач их игнорирует, то он будет нести ответственность вплоть до уголовной.
Да, позиция понятна. Давайте немного поговорим про взаимодействие врача и пациента. Оно изменилось с учетом такой доступности медицинской информации?
Да. Как на сегодняшний день это происходит? Приходит пациент, ему говорят, условно: «У вас гипертоническая болезнь». И вот те пациенты, с кем я общаюсь, тут же загугливают и спрашивают: «А какая форма гипертонической болезни? Какая стадия?». И так по любому вопросу. Раньше у нас был только один вид таких пациентов — беременные с сахарным диабетом. Больные с первым типом сахарного диабета очень опытные, не раз переживали различные комы, они за всем следят и в курсе всего нового. Теперь так по всем вопросам.
Более интеллигентный человек не загугливает сразу при докторе, а большинство делают это, еще сидя в кабинете.
А вот, например, пациенты старше 90 лет, у нас сейчас вот лежит 100-летний пациент с гипертонической болезнью, не будут загугливать. Они нам приятнее и понятнее.
Вы всю жизнь в медицине. Как, по вашему мнению, должна выглядеть эффективная система здравоохранения в масштабе страны? Какую страну мы бы могли взять за пример, чтобы это было применимо для России тоже?
Я нигде, кроме Российской Федерации, не работал. Точнее, всегда работал только в Москве. И я никогда не выезжал на работу и вообще стараюсь никуда не ездить, я живу в Москве. Я не знаю изнутри ни одну систему здравоохранения, чтоб взять и сказать, что вот эта система хорошая, а эта — плохая. Но от многих знакомых и друзей, которые проживают в других странах, периодически слышу, что как пациенты они очень недовольны.
Поэтому, отвечая на ваш вопрос, скажу, что я не знаком с системой организации здравоохранения в других странах, я знаю только в России. А для того, чтобы давать совет, как в России, надо быть именно организатором здравоохранения. Хотя бы взять и поруководить органом здравоохранения, допустим, заместитель Управления здравоохранения в г. Одинцово Московской области.
Поэтому, отвечая на ваш вопрос, скажу, что я не знаком с системой организации здравоохранения в других странах, я знаю только в России. А для того, чтобы давать совет, как в России, надо быть именно организатором здравоохранения. Хотя бы взять и поруководить органом здравоохранения, допустим, заместитель Управления здравоохранения в г. Одинцово Московской области.
Многие мои коллеги, я знаю, любят давать советы. Я стараюсь этого не делать. Потому что у меня нет опыта, и я деформированно вижу все срезы: из позиции частной клиники, из позиции одной профессии, в которую я очень серьезно погружен.
Что я могу сказать? Я хорошо помню, как я начинал в 1980 году, у меня 43 года стажа. Сейчас совершенно другое здравоохранение с другими принципами, доступностью, возможностями и квалификацией врачей. Раньше у нас в Москве стоял один аппарат КТ и МРТ, и попасть на них было невозможно. Сегодня в каждой поликлинике и больнице все это есть. Доступность очень высокая, эрудированность очень хорошая.
Что я могу сказать? Я хорошо помню, как я начинал в 1980 году, у меня 43 года стажа. Сейчас совершенно другое здравоохранение с другими принципами, доступностью, возможностями и квалификацией врачей. Раньше у нас в Москве стоял один аппарат КТ и МРТ, и попасть на них было невозможно. Сегодня в каждой поликлинике и больнице все это есть. Доступность очень высокая, эрудированность очень хорошая.
Сегодня прорывная, я считаю, медицина, сделано очень много. И сказать, что частная лучше государственной, уже очень сложно. Есть очень хорошие больницы и коллективы, конкретные врачи.
Наверное, ситуация по стране разная, Москва у нас в принципе развивается быстрее регионов.
Вы знаете, я был в разных регионах. Иногда я приезжал куда-то, и казалось, что там все сложно, но потом я видел великолепные медицинские центры. Все это немножко утрировано, преувеличено. Поверьте мне, сегодня, после модернизации и создания нацпроектов, произошла революция в российской медицине. Я искренне говорю.
Данные и аналитика, упоминаемые в интервью, предоставлены спикерами. Мнение редакции может не совпадать с мнением спикеров.
Марк Курцер
Основатель и генеральный директор ГК «Мать и дитя»
Родился 30 июня 1957 года в Москве. В 1974 году поступил во 2-й Московский государственный медицинский институт им. Н. И. Пирогова, там же окончил ординатуру в 1982 году.
В период с 1994 по 2012 гг. Марк Курцер возглавлял «Центр планирования семьи и репродукции Департамента здравоохранения города Москвы», крупнейшее акушерско-гинекологическое учреждение в Москве. В 2001 году Марк Курцер защитил докторскую диссертацию. В период с 2003 по 2013 Курцер являлся главным акушером-гинекологом Департамента здравоохранения города Москвы. Марк Курцер продолжает активно участвовать в деятельности ГК «Мать и дитя» и как руководитель, и как постоянно практикующий врач.
В период с 1994 по 2012 гг. Марк Курцер возглавлял «Центр планирования семьи и репродукции Департамента здравоохранения города Москвы», крупнейшее акушерско-гинекологическое учреждение в Москве. В 2001 году Марк Курцер защитил докторскую диссертацию. В период с 2003 по 2013 Курцер являлся главным акушером-гинекологом Департамента здравоохранения города Москвы. Марк Курцер продолжает активно участвовать в деятельности ГК «Мать и дитя» и как руководитель, и как постоянно практикующий врач.
