До недавнего времени глобальные тренды устойчивого развития и их влияние на экономику и бизнес оставались одной из самых «горячих» тем в деловой повестке. Однако обострение геополитической ситуации привело к тому, что ESG сегодня находится в информационной тени. О том, насколько актуальны в условиях санкций вопросы устойчивого развития для российского бизнеса, как на ESG в нашей стране повлияет технологическое эмбарго, о развитии этой повестки на азиатских рынках и о том, почему страны Евросоюза не будут стремиться к «озеленению» любой ценой, рассказал Игорь Коротецкий, партнер, руководитель Группы операционных рисков и устойчивого развития.
Российская экономика и бизнес столкнулись с беспрецедентными санкциями. Как они скажутся на ESG-повестке в России?
Давайте посмотрим, какие драйверы развития ESG были в нашей стране до этого и какие есть сейчас. Глобально можно выделить такие факторы, как финансовый рынок, внутренняя регуляторная повестка, товарные рынки и ожидания покупателя. Дальше, как говорится, начинаем загибать пальцы. Применительно к России последний фактор — поведение и ожидания потребителей продукции в лице обычных граждан — практически не работает. Наши сограждане и до кризиса не особенно интересовались ESG-повесткой, а теперь значение стоимости товара тем более выйдет на передний план.
Есть исследование, которое показывает, что внимание к вопросам ESG у жителей конкретной страны увеличивается по мере роста уровня благосостояния. То есть позиция «Я готов покупать продукцию этой компании, потому что она занимается вопросами ESG» тем более выражена, чем выше доход — как по стране в целом, так и в каждом конкретном домохозяйстве. Поэтому неудивительно, что в лидерах потребительского ESG-движения в основном страны Европы, особенно Скандинавия. А в конце списка находятся страны БРИКС: Россия, Китай, Индия, Бразилия, ЮАР — то есть страны развивающиеся.
Наши сограждане и до кризиса не особенно интересовались ESG-повесткой, а теперь значение стоимости товара тем более выйдет на передний план.
Российская экономика и бизнес столкнулись с беспрецедентными санкциями. Как они скажутся на ESG-повестке в России?
Давайте посмотрим, какие драйверы развития ESG были в нашей стране до этого и какие есть сейчас. Глобально можно выделить такие факторы, как финансовый рынок, внутренняя регуляторная повестка, товарные рынки и ожидания покупателя. Дальше, как говорится, начинаем загибать пальцы. Применительно к России последний фактор — поведение и ожидания потребителей продукции в лице обычных граждан — практически не работает.
Наши сограждане и до кризиса не особенно интересовались ESG-повесткой, а теперь значение стоимости товара тем более выйдет на передний план.
Есть исследование, которое показывает, что внимание к вопросам ESG у жителей конкретной страны увеличивается по мере роста уровня благосостояния. То есть позиция «Я готов покупать продукцию этой компании, потому что она занимается вопросами ESG» тем более выражена, чем выше доход — как по стране в целом, так и в каждом конкретном домохозяйстве. Поэтому неудивительно, что в лидерах потребительского ESG-движения в основном страны Европы, особенно Скандинавия. А в конце списка находятся страны БРИКС: Россия, Китай, Индия, Бразилия, ЮАР — то есть страны развивающиеся.
У нас большинству населения либо все равно, либо просто не до принципов ESG, поскольку, как правило, россиянам нужно просто купить качественную и недорогую продукцию. Возможно, потребительские предпочтения будут меняться по мере выхода на рынок поколения зумеров, но эта гипотеза, безусловно, требует проверки временем.
Фактически до настоящего момента в России работали только три драйвера. Во-первых, мы привлекали деньги с западных рынков, и инвесторы, конечно, ожидали увидеть определенный уровень усилий в отношении повестки устойчивого развития. Во-вторых, мы были активными игроками товарных рынков и, как следствие, подпадали под профильное регулирование. В первую очередь я имею в виду «Зеленую сделку» ЕС и трансграничное углеродное регулирование (ТУР). Плюс уже в этом году Евросоюз выпустил директиву по due diligence поставщиков в области ESG, то есть оформилась тенденция по отслеживанию ESG-повестки по всей цепочке поставок. Все это заставляло российские компании каким-то образом меняться, хотя бы внешне.
Есть, конечно, и внутренняя регуляторная повестка. У нас многое было сделано с точки зрения, например, углеродного регулирования, была принята стратегия социально-экономического развития с низким выбросом парниковых газов. На государственном уровне утверждена цель по сокращению выбросов парниковых газов, принят соответствующий закон, который устанавливает систему отчетности, систему регулирования климатических проектов.
Когда перед тобой захлопывают дверь в одном месте, ты ищешь возможность зайти в другую. Поэтому переориентация российского бизнеса на Восток выглядит вполне логично.
Фактически до настоящего момента в России работали только три драйвера. Во-первых, мы привлекали деньги с западных рынков, и инвесторы, конечно, ожидали увидеть определенный уровень усилий в отношении повестки устойчивого развития. Во-вторых, мы были активными игроками товарных рынков и, как следствие, подпадали под профильное регулирование. В первую очередь я имею в виду «Зеленую сделку» ЕС и трансграничное углеродное регулирование. Плюс уже в этом году Евросоюз выпустил директиву по due diligence поставщиков в области ESG, то есть оформилась тенденция по отслеживанию ESG-повестки по всей цепочке поставок. Все это заставляло российские компании каким-то образом меняться, хотя бы внешне.
Есть, конечно, и внутренняя регуляторная повестка.
У нас многое было сделано с точки зрения, например, углеродного регулирования, была принята стратегия социально-экономического развития с низким выбросом парниковых газов.
На государственном уровне утверждена цель по сокращению выбросов парниковых газов, принят соответствующий закон, который устанавливает систему отчетности, систему регулирования климатических проектов.
Но если сравнивать эти три драйвера, то два основных — все-таки финансовый и товарные рынки, потому что они про деньги. И в контексте санкций именно они под вопросом. У нас теперь нет западного финансирования, будет серьезно ограничен доступ на товарные рынки тех стран, которые ввели в отношении России санкции. С другой стороны, когда перед тобой захлопывают дверь в одном месте, ты ищешь возможность зайти в другую. Поэтому логично выглядит переориентация бизнеса на Восток. Там тоже есть инвесторы, есть Гонконгская биржа, есть Бомбейская и национальная биржи в Индии, а с 2021 года и Дубай, которые готовы вести бизнес с российскими контрагентами и допускают листинг зарубежных компаний.
Но если сравнивать эти три драйвера, то два основных — все-таки финансовый и товарные рынки, потому что они про деньги. И в контексте санкций именно они под вопросом. У нас теперь нет западного финансирования, будет серьезно ограничен доступ на товарные рынки тех стран, которые ввели в отношении России санкции.
С другой стороны, когда перед тобой захлопывают дверь в одном месте, ты ищешь возможность зайти в другую. Поэтому логично выглядит переориентация бизнеса на Восток.
Там тоже есть инвесторы, есть Гонконгская биржа, есть Бомбейская и национальная биржи в Индии, а с 2021 года и Дубай, которые готовы вести бизнес с российскими контрагентами и допускают листинг зарубежных компаний.
Да, но возникает вопрос, насколько ESG-повестка актуальна и развита в Азии, в Азиатско-Тихоокеанском регионе?
Наш анализ показывает, что развита. Более того, Гонконгская фондовая биржа с точки зрения ESG еще более требовательна, чем Лондонская. На мой взгляд, российский бизнес долгое время не шел на Восток не потому, что там мало денег, а как раз потому, что в условный Лондон было проще выйти. В том смысле, что он ближе, понятнее, там на английском языке все говорят. Опять же, английское право. Это понятная история. Но не менее важный фактор — более жесткие требования к листингующимся в Гонконге компаниям, в том числе сегодня — по отчетности области ESG.
Считается, что в Европе компании более продвинуты в этом направлении, но наше исследование 2020 года показывает, что доля компаний из топ-100 крупнейших игроков, которые публикуют отчетность по ESG, в регионе АТР составляет 84%, а в Европе — 77%. Лишнее подтверждение того, что этим вопросам в регионе уделяется большое внимание. Это глобальный тренд, а не просто европейская или американская история. Вопрос только в том, что ведущие европейские компании в данном направлении являются лидерами, потому что Европа раньше остальных занялась этим вопросом. Поэтому все лучшие практики пока идут оттуда.
Гонконгская фондовая биржа с точки зрения ESG еще более требовательна, чем Лондонская.
Да, но возникает вопрос, насколько ESG-повестка актуальна и развита в Азии, в Азиатско-Тихоокеанском регионе?
Наш анализ показывает, что развита. Более того, Гонконгская фондовая биржа с точки зрения ESG еще более требовательна, чем Лондонская.
На мой взгляд, российский бизнес долгое время не шел на Восток не потому, что там мало денег, а как раз потому, что в условный Лондон было проще выйти.
В том смысле, что он ближе, понятнее, там на английском языке все говорят. Опять же, английское право. Это понятная история. Но не менее важный фактор — более жесткие требования к листингующимся в Гонконге компаниям, в том числе сегодня — по отчетности области ESG.
Считается, что в Европе компании более продвинуты в этом направлении, но наше исследование 2020 года показывает, что доля компаний из топ-100 крупнейших игроков, которые публикуют отчетность по ESG, в регионе АТР составляет 84%, а в Европе — 77%. Лишнее подтверждение того, что этим вопросам в регионе уделяется большое внимание. Это глобальный тренд, а не просто европейская или американская история. Вопрос только в том, что ведущие европейские компании в данном направлении являются лидерами, потому что Европа раньше остальных занялась этим вопросом. Поэтому все лучшие практики пока идут оттуда.
Важно отметить, что страны из Азиатско-Тихоокеанского региона, из Южной Азии стараются не отставать от Европы и весьма активно развивают ESG. Поэтому если Россия планирует продолжать привлекать зарубежные деньги, поставлять свою продукцию в другие страны, то заниматься вопросами ESG необходимо. Введение санкций совершенно не подразумевает того, что важность этого направления снизится или вовсе утратит былую актуальность.
В контексте устойчивого развития важным пунктом является достижение углеродной нейтральности. Как введение санкций повлияет на снижение выбросов углерода в России? Будет ли сдвинут целевой показатель, намеченный на 2060 год, и если да, то насколько? Речь идет о десятилетиях?
Основной вопрос — это чистые технологии, позволяющие снижать выбросы парниковых газов и углеродный след продукции. До последних событий уже были определенные ограничения на передачу России технологий, и сейчас они, вероятно, усилятся. С этой точки зрения нам будет сложнее. Придется либо развивать собственные технологии, либо у того же Китая что-то покупать. Риск сдвига целевого срока по достижению Россией углеродной нейтральности, без сомнения, есть. Вопрос в том, нужно ли его пересматривать глобально? На мой взгляд, в этом нет необходимости. Целей по снижению выбросов можно достичь не только с помощью технологий, но и за счет компенсационных механизмов. То же поглощение, например, с помощью лесоклиматических проектов.
Риск сдвига целевого срока по достижению Россией углеродной нейтральности, без сомнения, есть. Но пересматривать его глобально необходимости нет.
В контексте устойчивого развития важным пунктом является достижение углеродной нейтральности. Как введение санкций повлияет на снижение выбросов углерода в России? Будет ли сдвинут целевой показатель, намеченный на 2060 год, и если да, то насколько? Речь идет о десятилетиях?
Основной вопрос — это чистые технологии, позволяющие снижать выбросы парниковых газов и углеродный след продукции. До последних событий уже были определенные ограничения на передачу России технологий, и сейчас они, вероятно, усилятся. С этой точки зрения нам будет сложнее. Придется либо развивать собственные технологии, либо у того же Китая что-то покупать. Риск сдвига целевого срока по достижению Россией углеродной нейтральности, без сомнения, есть. Вопрос в том, нужно ли его пересматривать глобально? На мой взгляд, в этом нет необходимости. Целей по снижению выбросов можно достичь не только с помощью технологий, но и за счет компенсационных механизмов. То же поглощение, например, с помощью лесоклиматических проектов.
При этом разрыв технологических связей с западными странами ведет к очевидному — России необходимо развивать собственный clean-tech, свои «зеленые» технологии. Своих НИОКР в этом направлении у нас практически нет, и в этом смысле санкции являются хорошим поводом для развития, так как раньше мы технологии только покупали и практически не инвестировали в собственные разработки.
При этом разрыв технологических связей с западными странами ведет к очевидному — России необходимо развивать собственный clean-tech, свои «зеленые» технологии.
Своих НИОКР в этом направлении у нас практически нет, и в этом смысле санкции являются хорошим поводом для развития, так как раньше мы технологии только покупали и практически не инвестировали в собственные разработки.
Насколько заявляемый ЕС уход от импорта российских энергоносителей ускорит достижение углеродной нейтральности Европой? Или эти процессы не связаны между собой?
Евросоюз недавно принял программу RePower, которая предусматривает постепенное снижение потребления российского газа. Планируется, что к 2030 году оно сократится на треть, прежде всего за счет развития ВИЭ, энергии солнца и ветра, а также диверсификации импорта.
То есть Европа в этом направлении работает по двум фронтам. Первый — они хотят заместить российские нефть и газ, в том числе за счет переориентации на производителей из Персидского залива, которые преимущественно работают в азиатском направлении. Сегодня Россия в основном поставляет углеводороды в Европу, а Катар и Саудовская Аравия — в Японию, Южную Корею, Индию, Китай и другие страны региона.
Очевидно, что России нужно развивать собственный clean-tech, свои «зеленые» технологии.
Насколько заявляемый ЕС уход от импорта российских энергоносителей ускорит достижение углеродной нейтральности Европой? Или эти процессы не связаны между собой?
Евросоюз недавно принял программу RePower, которая предусматривает постепенное снижение потребления российского газа. Планируется, что к 2030 году оно сократится на треть, прежде всего за счет развития ВИЭ, энергии солнца и ветра, а также диверсификации импорта.
То есть Европа в этом направлении работает по двум фронтам. Первый — они хотят заместить российские нефть и газ, в том числе за счет переориентации на производителей из Персидского залива, которые преимущественно работают в азиатском направлении. Сегодня Россия в основном поставляет углеводороды в Европу, а Катар и Саудовская Аравия — в Японию, Южную Корею, Индию, Китай и другие страны региона.
Резко поменять сложившиеся цепочки поставок невозможно, этому мешают долгосрочные контракты и многочисленные инфраструктурные ограничения. Кроме того, невозможно в моменте нарастить добычу так, чтобы компенсировать российские объемы сырья, если они вдруг выпадут. Доля РФ в импорте нефти и газа в ЕС сейчас составляет 48% и 44% соответственно, ближайший альтернативный поставщик Норвегия примерно в два-три раза меньше поставляет. Это будет большая встряска для всего рынка в планетарном масштабе.
Опять же, ограничено количество танкеров, высокий спрос на них ведет к кратному удорожанию фрахта. Европе нужно наращивать инфраструктуру хранилищ СПГ, что требует больших инвестиций. Если мы говорим про нефть, то она бывает разных сортов, с разными характеристиками по плотности и сернистости. Оборудование НПЗ настроено на конкретные сорта нефти, которые на него поставляются.
Сейчас в этой сфере есть политические заявления, но они пока не подкреплены каким-то экономическим анализом. Есть только некая цель — сократить потребление российского сырья. Но для ее реализации необходимо провести экономический анализ, продумать и заручиться поддержкой альтернативных поставщиков, предоставить субсидии бизнесу для модификации производства и развития инфраструктуры, потому что иначе никто не станет просто так этого делать. Тем не менее на протяжении длительного срока будет идти какое-то замещение, но, скорее всего, только частичное.
Опять же, ограничено количество танкеров, высокий спрос на них ведет к кратному удорожанию фрахта. Европе нужно наращивать инфраструктуру хранилищ СПГ, что требует больших инвестиций. Если мы говорим про нефть, то она бывает разных сортов, с разными характеристиками по плотности и сернистости. Оборудование НПЗ настроено на конкретные сорта нефти, которые на него поставляются.
Сейчас в этой сфере есть политические заявления, но они пока не подкреплены каким-то экономическим анализом. Есть только некая цель — сократить потребление российского сырья.
Но для ее реализации необходимо провести экономический анализ, продумать и заручиться поддержкой альтернативных поставщиков, предоставить субсидии бизнесу для модификации производства и развития инфраструктуры, потому что иначе никто не станет просто так этого делать. Тем не менее на протяжении длительного срока будет идти какое-то замещение, но, скорее всего, только частичное.
Второй фронт — это развитие ВИЭ, альтернативной энергетики для того, чтобы заместить ископаемое топливо в принципе. Возможно, сейчас цели станут более амбициозными. Замена ископаемого топлива на ВИЭ в моменте тоже подразумевает рост стоимости и снижение надежности источников энергии, хотя стоимость генерации на их основе неуклонно снижается.
Здесь также стоит упомянуть аспект ограниченности минеральных ресурсов, которые необходимы для энергетического перехода. По данным Международного энергетического агентства, для реализации климатической политики и энергетического перехода к 2050 году необходимо в два раза больше металлов, чем потребляется в настоящее время. По отдельным металлам потребности кратно выше текущих уровней.
Например, лития необходимо в 22 раза больше, кобальта в 5 раз, а никеля в 2,5 раза больше. Такие потребности в минеральных ресурсах также являются ограничением для быстрого перехода на ВИЭ и быстрой замены ископаемых источников энергии. При этом, большинство ресурсов, необходимых для энергетического перехода, сосредоточены в таких странах как Китай, Конго, Россия, Бразилия, Чили и других развивающихся странах.
Недавно вышло международное исследование, посвященное теме ресурсного обеспечения энергетического перехода, где делается вывод о том, что это та сфера, где мировому сообществу необходимо будет искать точки соприкосновения. И, что немаловажно, для преодоления данных ограничений повсеместно понадобятся более развитые практики с точки зрения циркулярной экономики.
Пока сценарии не просчитаны, но, скорее всего, такое развитие событий серьезно увеличит себестоимость производства в промышленности в Европе: химической отрасли, автомобильной промышленности, отрасли машиностроения в целом, производстве сложных удобрений и других отраслей. Глобально имеет смысл говорить о структурной инфляции.
В итоге Европа будет терять конкурентные позиции, если сравнить с той же самой Азией, куда сейчас переориентируются российские энергоносители. Предсказать что-то сложно, но я думаю, что мы увидим еще не раз торговые войны между Европой и Азией, где будет более дешевая продукция, которую они поставляют в Европу, и европейцам надо будет это каким-то образом ограничивать. Значимость «зеленой» сделки ЕС только повысится, контроль вопросов ESG по всей цепочке поставок увеличится, скорее всего, мы увидим расширение трансграничного углеродного налога на scope 3 и логистические цепочки. Противоречия будут очень сильные.
Мы увидим еще не раз торговые войны между Европой и Азией, где будет более дешевая продукция, которую они поставляют в Европу, и европейцам надо будет это каким-то образом ограничивать.
Пока сценарии не просчитаны, но, скорее всего, такое развитие событий серьезно увеличит себестоимость производства в промышленности в Европе: химической отрасли, автомобильной промышленности, отрасли машиностроения в целом, производстве сложных удобрений и других отраслей. Глобально имеет смысл говорить о структурной инфляции.
В итоге Европа будет терять конкурентные позиции, если сравнить с той же самой Азией, куда сейчас переориентируются российские энергоносители.
Предсказать что-то сложно, но я думаю, что мы увидим еще не раз торговые войны между Европой и Азией, где будет более дешевая продукция, которую они поставляют в Европу, и европейцам надо будет это каким-то образом ограничивать.
Значимость «зеленой» сделки ЕС только повысится, контроль вопросов ESG по всей цепочке поставок увеличится, скорее всего, мы увидим расширение трансграничного углеродного налога на scope 3 и логистические цепочки. Противоречия будут очень сильные.
Для того, чтобы снизить в целом давление на промышленность, чтобы источники энергии не были такими дорогими, ЕС сейчас придется смягчать критерии «зелености». По атому и газу такое понимание уже появилось. Так что «озеленения» любой ценой в Европе не будет. Конечно, никто не откажется от углеродной нейтральности, потому что этого ожидают избиратели и это заявлено во всех стратегиях, поэтому двигаться они все-таки будут в этом направлении, но критерии можно и подправить.
ESG-рейтинги присваивались российским компаниям западными агентствами и экспертами. Большинство из них вряд ли продолжат работать с Россией. Необходимо ли создание национального ESG-рейтинга? Если да, то нужно ли методику такого рейтинга синхронизировать с методикой западных рейтингов?
ESG-рейтинги имеют значение только тогда, когда они кому-то интересны. Они не существуют сами по себе и появились в ответ на запрос со стороны инвесторов. Допустим, есть много активов, в которые я хочу проинвестировать, но я не понимаю профиль устойчивого развития контрагента. Можно, конечно, посадить команду аналитиков, которые будут эти рейтинги считать, но проще купить базу данных, где есть профили всех этих активов, чтобы один человек заходил в терминал и смотрел, какие показатели у каких активов. На этом и построена модель работы всех агентств, которые предлагают ESG-рейтинги.
ESG-рейтинги имеют значение только тогда, когда они кому-то интересны. Они не существуют сами по себе и появились в ответ на запрос со стороны инвесторов.
ESG-рейтинги присваивались российским компаниям западными агентствами и экспертами. Большинство из них вряд ли продолжат работать с Россией. Необходимо ли создание национального ESG-рейтинга? Если да, то нужно ли методику такого рейтинга синхронизировать с методикой западных рейтингов?
ESG-рейтинги имеют значение только тогда, когда они кому-то интересны. Они не существуют сами по себе и появились в ответ на запрос со стороны инвесторов. Допустим, есть много активов, в которые я хочу проинвестировать, но я не понимаю профиль устойчивого развития контрагента. Можно, конечно, посадить команду аналитиков, которые будут эти рейтинги считать, но проще купить базу данных, где есть профили всех этих активов, чтобы один человек заходил в терминал и смотрел, какие показатели у каких активов. На этом и построена модель работы всех агентств, которые предлагают ESG-рейтинги.
Помимо тройки крупнейших рейтинговых агентств, на рынке много независимых игроков, которые дают такие оценки. Но если у нас пропадает западное финансирование, то и значимость этих рейтингов для наших компаний падает. Другой вопрос, что на Востоке тоже есть деньги, и у нас есть возможность их привлекать. Важно понимать, на какие рейтинги там ориентируется инвестор.
Что касается российских рейтингов, то есть ESG-рейтинги АКРА, НРА, «Эксперт РА», RAEX.
Помимо тройки крупнейших рейтинговых агентств, на рынке много независимых игроков, которые дают такие оценки.
Но если у нас пропадает западное финансирование, то и значимость этих рейтингов для наших компаний падает.
Другой вопрос, что на Востоке тоже есть деньги, и у нас есть возможность их привлекать. Важно понимать, на какие рейтинги там ориентируется инвестор.
Что касается российских рейтингов, то есть ESG-рейтинги АКРА, НРА, «Эксперт РА», RAEX.
В моем понимании национальные рейтинги будут востребованы, только когда у нас появятся пользователи этих самых рейтингов. Я имею в виду российских инвесторов. Сегодня рейтинги выступают, скорее, неким ориентиром для бизнеса, с помощью которого конкретная компания понимает, как она выглядит на фоне конкурентов. Имиджевая история.
Движение, наверное, пойдет в нужную сторону, если, допустим, в рамках программ поддержки бизнеса средства будут предоставляться компаниям на более привлекательных условиях, если, например, ты имеешь хороший национальный ESG-рейтинг. Или, к примеру, государственные закупки будут предусматривать преференции для компаний с хорошим ESG-рейтингом.
Конечно, если мы говорим про какую-то срочную поддержку конкретно системно значимых компаний, особенно банков, то там приоритеты другие — там на ESG сейчас точно будут закрывать глаза. Но в каких-то более долгосрочных программах, которые предполагают не экстренную поддержку ликвидности, а финансирование каких-то программ развития, которые корпорации или банки собираются организовывать, тема ESG могла бы стать одним из критериев. Вот там, в принципе, эта может история сработать.
Если вдруг возникнет ситуация, при которой инвестировать нельзя будет вообще ни в одну российскую компанию, тогда, наверное, никому ESG-рейтинги не будут нужны. Сейчас же речь о том, что под санкциями находится определенное число компаний, и мы видим, что ряд стран мира показывают готовность к работе с российским бизнесом.
Движение, наверное, пойдет в нужную сторону, если, допустим, в рамках программ поддержки бизнеса средства будут предоставляться компаниям на более привлекательных условиях, если, например, ты имеешь хороший национальный ESG-рейтинг. Или, к примеру, государственные закупки будут предусматривать преференции для компаний с хорошим ESG-рейтингом.
Конечно, если мы говорим про какую-то срочную поддержку конкретно системно значимых компаний, особенно банков, то там приоритеты другие — там на ESG сейчас точно будут закрывать глаза.
Но в каких-то более долгосрочных программах, которые предполагают не экстренную поддержку ликвидности, а финансирование каких-то программ развития, которые корпорации или банки собираются организовывать, тема ESG могла бы стать одним из критериев. Вот там, в принципе, эта может история сработать.
Если вдруг возникнет ситуация, при которой инвестировать нельзя будет вообще ни в одну российскую компанию, тогда, наверное, никому ESG-рейтинги не будут нужны. Сейчас же речь о том, что под санкциями находится определенное число компаний, и мы видим, что ряд стран мира показывают готовность к работе с российским бизнесом.
У нас еще много интересных материалов...
«В мире нет опыта решения кризисных моментов такой сложности»
Интервью с Михаилом Орловым, руководителем департамента налогового и юридического консультирования
Найти преимущество: как работает правильное импортозамещение
Алексей Нестеренко об успешном опыте импортозамещения азиатских стран и его перспективах в России
«В мире запрос на ESG идет от общества. В России — это запрос сверху»
Интервью с Александром Тынкованом, основателем сети «М.Видео»
Как в контексте сегодняшней экономической ситуации будет меняться экономика ESG-проектов внутри страны? Станут ли они дороже? Как будет меняться поток инвестиций в этот сегмент?
Инфляция внутри страны постепенно растет, поэтому стоимость всего будет расти, в том числе и ESG-проектов. Учитывая ограничения, наверное, для нас какие-то технологии станут дороже. Другой вопрос, что мы можем найти заменители и пойти альтернативным путем, привлекая те же китайские технологии, которые дешевле европейских.
Сложно сказать однозначно, что бизнес сокращает инвестиции в ESG. Потому что есть понимание, что это долгосрочные проекты. В какой-то момент мы начнем снова с Западом общаться, и деньги там привлекать. К этому моменту можно подойти готовым, как раз паузу использовать для развития ESG в компании. А можно сказать: «Я этим больше заниматься не буду, вот когда вернутся, тогда займусь». Мне кажется такое мышление обусловлено тем, что в России ESG до сих пор воспринимают как не часть бизнес-модели компании, а как некую ширму. Зачастую подход формальный, «для галочки».
Сложно сказать однозначно, что бизнес сокращает инвестиции в ESG. Потому что есть понимание, что это долгосрочные проекты.
Как в контексте сегодняшней экономической ситуации будет меняться экономика ESG-проектов внутри страны? Станут ли они дороже? Как будет меняться поток инвестиций в этот сегмент?
Инфляция внутри страны постепенно растет, поэтому стоимость всего будет расти, в том числе и ESG-проектов. Учитывая ограничения, наверное, для нас какие-то технологии станут дороже. Другой вопрос, что мы можем найти заменители и пойти альтернативным путем, привлекая те же китайские технологии, которые дешевле европейских.
Сложно сказать однозначно, что бизнес сокращает инвестиции в ESG. Потому что есть понимание, что это долгосрочные проекты.
В какой-то момент мы начнем снова с Западом общаться, и деньги там привлекать. К этому моменту можно подойти готовым, как раз паузу использовать для развития ESG в компании. А можно сказать: «Я этим больше заниматься не буду, вот когда вернутся, тогда займусь». Мне кажется такое мышление обусловлено тем, что в России ESG до сих пор воспринимают как не часть бизнес-модели компании, а как некую ширму. Зачастую подход формальный, «для галочки».
Зеленый листочек внизу экрана.
Да, именно. Такое ощущение, что до этого года ESG-повестка у нас развивалась в логике «Все бегут — и я бегу». При этом многие компании реально воспринимали это как «Нам сказали, что нужны политики и отчет», но реальной трансформации процессов внутри не происходило. Думаю, сейчас произойдет очищение рынка, станет поменьше этого гринвошинга, потому что заниматься им дальше и изображать из себя «зеленую» компанию нет смысла. Имиджевая составляющая будет терять свое значение, а те, кому действительно нужно ESG, продолжат в это инвестировать. Останутся реальные инициативы, направленные, например, на снижение углеродного следа или энергоемкости процессов, формирование новых ESG-продуктов или снижение рисков.
Гринвошинга сейчас станет меньше, поскольку заниматься им дальше и изображать из себя «зеленую» компанию нет смысла.
Зеленый листочек внизу экрана.
Да, именно. Такое ощущение, что до этого года ESG-повестка у нас развивалась в логике «Все бегут — и я бегу». При этом многие компании реально воспринимали это как «Нам сказали, что нужны политики и отчет», но реальной трансформации процессов внутри не происходило.
Думаю, сейчас произойдет очищение рынка, станет поменьше этого гринвошинга, потому что заниматься им дальше и изображать из себя «зеленую» компанию нет смысла.
Имиджевая составляющая будет терять свое значение, а те, кому действительно нужно ESG, продолжат в это инвестировать. Останутся реальные инициативы, направленные, например, на снижение углеродного следа или энергоемкости процессов, формирование новых ESG-продуктов или снижение рисков.
А внутри ESG возможен переток активности из экологической составляющей в социальную? Грубо говоря, сегодня в приоритете люди, а не технологии.
Дело в том, что нацпроекты в РФ никто не отменял, у нас продолжает действовать проект «Экология», «Чистая страна», «Чистый воздух», «Чистая вода». В самом начале разговора я упоминал драйверы развития ESG в России, так вот — значимость внутренней регуляторики сейчас возрастет, потому что никто климатическое регулирование в нашей стране не сворачивает, от Парижского соглашения по климату никто не отказывается.
Нет ли у вас ощущения, что для стабилизации экономической ситуации государство может отчасти пожертвовать экологией? Например, производство грузовиков в Набережных Челнах. Огромный завод долго простаивать не будет, но без иностранных компонентов, которые уже отказались поставлять, возможна только сборка грузовиков с низким классом экологичности. И таких кейсов в российской промышленности немало.
На мой взгляд, если говорить о внутреннем рынке, то здесь снижение нормативов может произойти, но только в том случае, если это будет единственный возможный выход из ситуации. Например, в России сегодня собираются увеличить производство самолетов Ил-96. Почему их раньше не покупали авиакомпании? Из-за худшего, чем у зарубежных аналогов, показателя топливной эффективности. Boeing и Airbus потребляют меньше авиационного топлива. Но на фоне санкций, с которыми столкнулись авиакомпании, есть понимание, что нужно снизить нормативы по выбросам CO2, потому что другого выбора у нас нет — иначе останемся без широкофюзеляжной и дальнемагистральной авиации. Да, есть Sukhoi Superjet, дорабатывают МС-21, но это среднемагистральные самолеты.
Когда на европейском рынке начнется замещение российской продукции, рынки ждет деформация. Искусственные ограничения всегда приводят к диспропорциям спроса и предложения.
Нет ли у вас ощущения, что для стабилизации экономической ситуации государство может отчасти пожертвовать экологией? Например, производство грузовиков в Набережных Челнах. Огромный завод долго простаивать не будет, но без иностранных компонентов, которые уже отказались поставлять, возможна только сборка грузовиков с низким классом экологичности. И таких кейсов в российской промышленности немало.
На мой взгляд, если говорить о внутреннем рынке, то здесь снижение нормативов может произойти, но только в том случае, если это будет единственный возможный выход из ситуации. Например, в России сегодня собираются увеличить производство самолетов Ил-96. Почему их раньше не покупали авиакомпании? Из-за худшего, чем у зарубежных аналогов, показателя топливной эффективности. Boeing и Airbus потребляют меньше авиационного топлива. Но на фоне санкций, с которыми столкнулись авиакомпании, есть понимание, что нужно снизить нормативы по выбросам CO2, потому что другого выбора у нас нет — иначе останемся без широкофюзеляжной и дальнемагистральной авиации. Да, есть Sukhoi Superjet, дорабатывают МС-21, но это среднемагистральные самолеты.
Когда мы говорим об экспорте, то у нас нет иного выбора, кроме как следовать нормативам, которые установлены на рынках, куда мы эту продукцию поставляем.
Кроме того, нужно учитывать следующий факт. Когда начнется замещение российской продукции на европейском рынке, рынки ждет деформация. Может получиться так, что, например, спрос в Китае будет ниже предложения, потому что к местным производителям добавятся еще и российские экспортеры, которым нужно искать новые рынки сбыта продукции. Искусственные ограничения всегда приводят к диспропорциям спроса и предложения.
Когда мы говорим об экспорте, то у нас нет иного выбора, кроме как следовать нормативам, которые установлены на рынках, куда мы эту продукцию поставляем.
Кроме того, нужно учитывать, что, когда на европейском рынке начнется замещение российской продукции, рынки ждет деформация.
Может получиться так, что, например, спрос в Китае будет ниже предложения, потому что к местным производителям добавятся еще и российские экспортеры, которым нужно искать новые рынки сбыта продукции. Искусственные ограничения всегда приводят к диспропорциям спроса и предложения.
В долгосрочном периоде глобальный рынок выровняется, придет к балансу. Азиатские производители найдут своих покупателей в Европе, а российские — своих покупателей в Азии. Но в отдельные моменты этот дисбаланс будет приводить к тому, что национальным правительствам в Азии придется принимать непопулярные меры по ограничению доступа продукции наших производителей на эти рынки, и формы могут быть разные. Это могут квоты, заградительные пошлины. Или под красивой оберткой условный аналог европейского ТУР.
О последнем говорю не случайно, поскольку Китай активно развивает систему национального углеродного регулирования. В прошлом году они представили законопроект, который устанавливает национальную систему квотирования выбросов парниковых газов, а также систему торговли квотами по широкому числу отраслей. Скорее всего, регулирование своих производителей, ведущее к появлению у них определенных издержек, затронет и импортеров. Они будут стараться выровнять условия для внутренних и внешних производителей. Поэтому вероятность появления аналога ТУН в Азии очень высока.
До 2022 года активно обсуждалось введение Европой ТУН, включая возможность создания аналога такого регулирования внутри России. Насколько сейчас это актуально и необходимо в нашей стране? И каким вообще может быть это регулирование?
Мы должны к этому идти постепенно. Россия сегодня следует модели добровольных углеродных рынков. У нас появляется отчетность по выбросам парниковых газов, и нужно таким образом выстроить систему, чтобы в стране все компании начали их считать, чтобы велась подробная статистика по разным отраслям, устанавливались целевые показатели по сокращению выбросов. После этого можно будет говорить о квотировании отдельных производств.
Китай активно развивает систему национального углеродного регулирования. Вероятность появления аналога ТУН в Азии очень высока.
О последнем говорю не случайно, поскольку Китай активно развивает систему национального углеродного регулирования. В прошлом году они представили законопроект, который устанавливает национальную систему квотирования выбросов парниковых газов, а также систему торговли квотами по широкому числу отраслей. Скорее всего, регулирование своих производителей, ведущее к появлению у них определенных издержек, затронет и импортеров. Они будут стараться выровнять условия для внутренних и внешних производителей. Поэтому вероятность появления аналога ТУН в Азии очень высока.
До 2022 года активно обсуждалось введение Европой ТУН, включая возможность создания аналога такого регулирования внутри России. Насколько сейчас это актуально и необходимо в нашей стране? И каким вообще может быть это регулирование?
Мы должны к этому идти постепенно. Россия сегодня следует модели добровольных углеродных рынков. У нас появляется отчетность по выбросам парниковых газов, и нужно таким образом выстроить систему, чтобы в стране все компании начали их считать, чтобы велась подробная статистика по разным отраслям, устанавливались целевые показатели по сокращению выбросов. После этого можно будет говорить о квотировании отдельных производств.
Мы к этому так или иначе придем, просто потому что весь мир движется к тому, чтобы каким-то образом регулировать углеродный след продукции. Поэтому мы не сможем остаться в стороне — и либо введем внутренний налог, либо будем выплачивать налог внешний в других странах. Либо и то, и другое сразу. Допустим, мы ввели свой углеродный налог, Китай — свой, но при этом нам говорят: «Если у вас система регулирования существует и цена за тонну CO2 похожа на китайскую, то мы вашу систему признаем».
В конечном итоге, повторюсь, весь мир придет к тому, что есть тонна CO2, и она имеет свою цену. Если ты выбрасываешь парниковые газы, то должен платить. У всех появится стимул для сокращения выбросов.
Россия сегодня следует модели добровольных углеродных рынков.
Мы к этому так или иначе придем, просто потому что весь мир движется к тому, чтобы каким-то образом регулировать углеродный след продукции.
Поэтому мы не сможем остаться в стороне — и либо введем внутренний налог, либо будем выплачивать налог внешний в других странах. Либо и то, и другое сразу.
Допустим, мы ввели свой углеродный налог, Китай — свой, но при этом нам говорят: «Если у вас система регулирования существует и цена за тонну CO2 похожа на китайскую, то мы вашу систему признаем».
В конечном итоге, повторюсь, весь мир придет к тому, что есть тонна CO2, и она имеет свою цену. Если ты выбрасываешь парниковые газы, то должен платить. У всех появится стимул для сокращения выбросов.
При этом платить желательно в свой бюджет, а не в бюджет другой страны. А может ли в этом контексте, например, ТУН использоваться в качестве какого-то санкционного инструмента, чтобы, скажем, в одностороннем порядке поднять его для продукции из России в два раза?
Может, конечно, хотя и без него западные страны уже поднимают пошлины на российские товары. Здесь нужно смотреть на ситуацию более широко. По сути, ВТО в прежнем формате уже нет, потому что существовавшие ранее правила мировой торговли не действуют.
При этом платить желательно в свой бюджет, а не в бюджет другой страны. А может ли в этом контексте, например, ТУН использоваться в качестве какого-то санкционного инструмента, чтобы, скажем, в одностороннем порядке поднять его для продукции из России в два раза?
Может, конечно, хотя и без него западные страны уже поднимают пошлины на российские товары. Здесь нужно смотреть на ситуацию более широко.
По сути, ВТО в прежнем формате уже нет, потому что существовавшие ранее правила мировой торговли не действуют.
Но это не должно вызывать большого удивления. Раньше был тренд на глобализацию, а сейчас, наоборот, развивается тренд на регионализацию и локализацию. Причем не только Россия ему подвержена. Текущий кризис показал, насколько уязвимы национальные экономики в глобальном мире. Использование политических инструментов для ограничений и разрушения цепочек поставок ведет в лучшем случае к игре с нулевой суммой.
Идет поляризация мира в географическом контексте. Будет некий условный «западный» мир и «восточный» мир. Как-то основные связи будут налаживаться в рамках этих механизмов. Вопрос в том, что, если посмотреть глобально, то основные технологии сконцентрированы на Западе, а ресурсы — на Востоке. Это касается не только сырья, но и человеческих ресурсов. Потенциально Восток — это огромный рынок, но сегодня он зачастую не очень платежеспособен, в отличие от Европы. Тем не менее по мере роста уровня доходов его значимость для всех вырастет кратно.
По сути, ВТО в прежнем формате уже нет, потому что существовавшие ранее правила мировой торговли не действуют.
Но это не должно вызывать большого удивления. Раньше был тренд на глобализацию, а сейчас, наоборот, развивается тренд на регионализацию и локализацию. Причем не только Россия ему подвержена. Текущий кризис показал, насколько уязвимы национальные экономики в глобальном мире. Использование политических инструментов для ограничений и разрушения цепочек поставок ведет в лучшем случае к игре с нулевой суммой.
Идет поляризация мира в географическом контексте. Будет некий условный «западный» мир и «восточный» мир. Как-то основные связи будут налаживаться в рамках этих механизмов.
Вопрос в том, что, если посмотреть глобально, то основные технологии сконцентрированы на Западе, а ресурсы — на Востоке. Это касается не только сырья, но и человеческих ресурсов. Потенциально Восток — это огромный рынок, но сегодня он зачастую не очень платежеспособен, в отличие от Европы. Тем не менее по мере роста уровня доходов его значимость для всех вырастет кратно.
Игорь Коротецкий
Руководитель Группы операционных рисков и устойчивого развития
На протяжении уже более 15 лет Игорь работает в области операционных рисков и устойчивого развития, реализуя комплексные проекты управления рисками для органов государственной власти, крупных российских и зарубежных компаний различных секторов экономики, таких как горнорудная, металлургическая, нефтегазовая отрасли и химическая промышленность.
Игорь помогает клиентам в их стремлении создать устойчивую дополнительную ценность для всех заинтересованных сторон, содействуя во внедрении в их деятельность устойчивых, надежных, безопасных, ресурсо- и энергоэффективных бизнес-процессов, базируясь на развитой культуре корпоративного управления и управления рисками.
Его опыт включает консультационные и аудиторские проекты, нацеленные на улучшение бизнес-процессов, снижение рисков и реализацию новых возможностей, а также проекты по улучшению корпоративного управления и корпоративного развития, реализацию комплексных программ трансформации, проекты по развитию систем управления рисками и проекты по разработке и реализации стратегий устойчивого развития.
Игорь опубликовал значительное число практических статей в ведущих деловых изданиях и регулярно читает лекции и проводит мастер-классы в ведущих российских вузах.
