Налоговый мониторинг — относительно новый метод налогового контроля. Крупные компании получили возможность напрямую подключать налоговиков к своим электронным системам. Это позволяет оперативно решать спорные вопросы, избавиться от проверок, снизить пени и штрафы, сократить бумажный документооборот. Первой компанией, чье заявление на подключение к системе налогового мониторинга одобрила Федеральная налоговая служба (ФНС), в 2015 году была МТС. О своем опыте и идеях, как можно усовершенствовать прогрессивную систему, партнеру Михаилу Орлову рассказал руководитель департамента налогового администрирования МТС Дмитрий Корнев.
Что вы можете посоветовать тем компаниям, которые собираются войти в систему налогового мониторинга? Что вы получили от того, что стали работать в этой форме налогового контроля?
Порекомендовать мы можем только одно — вступать, обязательно вступать в налоговый мониторинг. Дело в том, что среди дополнительных возможностей, которые появляются в мониторинге по сравнению с обычным режимом, есть потрясающая возможность профессиональной коммуникации с налоговым ведомством по конкретным хозяйственным операциям. С нашей точки зрения, это очень дорогая опция, манкировать которой ни в коем случае не следует.
Мы прекрасно понимали, что автоматизация, цифровые подходы должны были рано или поздно прийти в налоговое администрирование. В этом контексте вступление в налоговый мониторинг является оптимальным способом активного участия в становлении и развитии диджитализации налогового контроля. Мы были психологически готовы к вступлению в систему мониторинга просто потому, что полагали, что наши внутренние процессы и наши представления о том, как они должны развиваться, соответствовали идее расширенного информационного взаимодействия.
Порекомендовать мы можем только одно — обязательно вступать в налоговый мониторинг.
ФНС говорит, что переход на налоговый мониторинг сокращает расходы компании, связанные с налоговым контролем. Но первое ощущение как раз обратное: он требует дополнительного инвестирования и сопровождается повышением административных расходов — как минимум на систему информационного взаимодействия.
Да, дополнительные затраты были, в основном на ИT. Нам также пришлось несколько изменить структуру налоговой функции и выделить дополнительный персонал. Но, как я уже сказал, эти расходы мы рассматривали как инвестиции в собственное развитие. Например, возможность «разобрать» налоговую декларацию до конкретных транзакций и первичных документов была нужна нам самим для повышения прозрачности и эффективности внутреннего контроля.
Мы полагаем, что те системы и процессы, которые мы у себя внедряем, могут быть использованы и налоговыми органами. Если в рамках налогового мониторинга удастся выстроить отношения таким образом, что налоговые органы будут доверять внутренним контролям налогоплательщика и полагаться на них, это позволит существенно снизить взаимные затраты. «Сooperative compliance» — тот идеал, к которому необходимо стремиться.
Когда вы входили в систему мониторинга, опыта еще не было ни у вас, ни у налоговой службы. Не страшно было фактически открывать бессрочную выездную проверку на своей территории? Вы не опасались, что налоговый орган будет проверять вас вечно, копаясь в ваших регистрах и первичных документах?
Какие-то размышления по этому поводу, конечно, были. Но важным доводом «за» стало понимание, что система качественно изменилась — если лет 10–15 назад все спорные вопросы разрешались исключительно в судах, то к моменту начала внедрения мониторинга стало очевидно, что налоговое ведомство готово на их урегулирование по существу в досудебном порядке — все мы хорошо помним опыт первых мировых соглашений и их только позитивное восприятие.
Возникли условия для диалога?
Да. Мы четко поняли, что возможность диалога появилась. Мы поверили в это, и наши ожидания оправдались.
Мы четко поняли, что появилась возможность диалога с налоговой службой. Мы поверили в это, и наши ожидания оправдались.
Один из очевидных бонусов режима налогового мониторинга — возможность получения так называемого мотивированного мнения ФНС. Аналог того, что на Западе называется ruling, то есть мнение налогового инспектора о предстоящих сделках или по спорным позициям. Вы уже использовали в своей практике этот механизм?
В нашей практике были оба вида мотивированных мнений: по нашему запросу и по инициативе налогового органа. Мы оцениваем этот опыт очень положительно. Обсуждение проблем, которые были предметом мотивированного мнения, было очень глубоким, обширным, профессиональным. ФНС придает большое значение тщательной проработке каждого мотивированного мнения, их позиция всегда основывается на глубоком анализе бизнес-процесса. Это дает нам возможность посмотреть на этот процесс глазами налогового органа и рассмотреть проблему с разных точек зрения. У нас было несколько случаев, когда проговаривая ту или иную позицию, мы получали неожиданные для нас интерпретации и, как следствие, иногда даже меняли собственные процессы.
По тем мотивированным мнениям, которые вы получили, вы были согласны с позицией налогового органа?
Примерно пятьдесят на пятьдесят. Но даже в тех ситуациях, когда позиция налогового органа была противоположна нашей, мы получали определенность. Эта определенность для нас — большая ценность, даже по сравнению с теми налогами, которые мы доплатили, выполняя это мотивированное мнение.
Вы не пробовали начинать взаимосогласительные процедуры?
Пробовали, мы не могли себе отказать в такой интересной возможности. Но дискуссия в рамках взаимосогласительной процедуры, как правило, была уже хорошо подготовлена в процессе обсуждения мотивированного мнения.
Нам было не страшно спорить с налоговым инспектором. Это была очень профессиональная дискуссия.
Не страшно было спорить с налоговым инспектором?
Нет абсолютно. Уважаемые коллеги не воспринимали критическую позицию, которую мы выражали в отношении их доводов, как неконструктивное поведение. Это была просто очень профессиональная дискуссия. Самое первое мотивированное мнение, которое мы получили, — глубина погружения налогового органа в этот вопрос, глубина отработки всех нюансов, связанных с совокупностью всех налогов, относящихся к этому процессу, — для меня это до сих пор эталон. Наш запрос касался очень нетривиальной операции, которая включала разделение (шеринг) затрат и большое количество технических нюансов. Возможность проговорить не только саму операцию, но и порядок ее отражения в учете, которое нам подтвердил налоговый орган, — уникальный опыт.
Когда вы начинали, к мониторингу подключились пять компаний, в 2020 году их будет 95, потом, может быть, 200. Возможно, уровень погружения ФНС в ваши проблемы станет не таким глубоким?
Возможно. Но мы считаем, что наш опыт может в итоге развиться в очень интересный внутренний бизнес-процесс. У нас уже сейчас есть четкая модель подготовки запроса для получения мотивированного мнения. Это не требование закона, она появилась на основе опыта. Первое: мы должны дать описание процесса, в отношении которого мы задаем вопрос. Второе: мы должны дать описание, в чем мы видим неопределенность. Описание этой неопределенности должно быть сформулировано достаточно конкретно: в чем она состоит, как мы ее трактуем, наша интерпретация правоприменительной практики. Это непростой процесс, но он позволяет провести системный анализ, сформулировать мотивированную точку зрения, представить возможные альтернативные позиции и наше к ним отношение. Так что налоговый орган, получив такой запрос, вступает на очень подготовленную почву. Это, с нашей точки зрения, существенно сокращает или может сократить срок реакции налогового ведомства.
У нас уже сейчас есть четкая модель подготовки запроса для получения мотивированного мнения. Это не требование закона, она появилась на основе опыта.
Если бы вы не согласились с мотивированным мнением и с решением взаимосогласительной процедуры, вы готовы были бы пойти на выездную проверку, как прописано в Налоговом кодексе?
Мы для себя такую возможность не отвергаем. Я считаю, что, если налогоплательщик на это пойдет, это не приведет к умалению его репутации в глазах налогового органа и не будет рассматриваться как выход за пределы взаимного сотрудничества и доверия.
Пока у меня есть ощущение, что налоговый мониторинг все еще находится в стадии медового месяца: и налогоплательщики, и налоговые органы стараются быть очень внимательными к этому процессу. Наши дискуссии — это совместная попытка сделать что-то очень красивое в профессиональном плане и не вставать в позицию конфронтации ни с одной стороны, ни с другой.
Как вы полагаете, такой уровень доверия и диалога предопределен законодательством или это особенность сегодняшней команды ФНС, которая занимается мониторингом?
Надеюсь, что это сочетание обоих обстоятельств. В Налоговом кодексе процедуры налогового мониторинга описаны далеко не так детально и подробно, как процедуры налоговых проверок. Это дает некоторую дополнительную свободу в отработке процесса взаимодействия.
Про коллег из службы, которые занимаются мониторингом, я могу ответить вполне четко: они очень много вкладывают в этот процесс. Является ли это исключительно их личной особенностью? Полагаю, что не только. Это также является проявлением более глубоких процессов, постепенного перехода к концепции налогового ведомства как сервисной службы. Направление, связанное с мониторингом, — это одно из самых ярких ее проявлений.
Как налогоплательщик, участвующий в мониторинге, что вы хотели бы поправить в законодательстве, где вы видите резервы для совершенствования в части налогового мониторинга?
Сейчас мы находимся перед очень важными идеологическими развилками. Во-первых, если мы говорим, что делаем акцент на цифровизации и автоматизации контроля, то формат выездной или камеральной проверки в их классическом виде, очевидно, уже не соответствует уровню развития технологий. Поэтому я всячески приветствую их отмену.
Далее, в текущем законопроекте есть вопрос, связанный с цифровым интерфейсом взаимодействия между налогоплательщиком и налоговым органом. Мы считаем, что механизм доступа должен быть структурирован так, чтобы любая выгрузка из системы, будь то документ, отчет, аналитика и так далее, была юридически значимой. Это будет очень большим шагом к сокращению бумажного документооборота и всего, что называется «истребованием документов».
Я всячески приветствую отмену выездных или камеральных проверок в их классическом виде. Очевидно, что это уже не соответствует уровню развития технологий.
Следующий важный момент — это роль системы внутреннего контроля (СВК). Тут важно определиться — должно быть предметом налогового контроля в цифровую эпоху? Вся совокупность проведенных операций, то есть потранзакционный контроль? Или контролироваться должна эффективность СВК? С нашей точки зрения, это базовые развилки.
То есть вы считаете, что налоговый орган должен проверять систему внутреннего контроля, а не конечную цифру, которую вы посчитали, пользуясь этой системой?
Да. Очень хотелось бы начать такую дискуссию и обсудить все эти вопросы. Мне представляется достаточно интересной для обсуждения модель, при которой налоговая служба устанавливает определенные качественные требования к дизайну и аудиту СВК. При этом аудит СВК может проводиться в рамках стандартного аудита компании, когда аудиторская компания использовала бы процедуры и требования, верифицированные налоговым ведомством.
Что еще вы хотели бы поправить в законодательстве, если бы всё зависело только от вас?
Моменты, которые касаются понятия «закрытие периода». Существующие средства автоматизации позволяют делать этот процесс достаточно быстрым. Это означает, что и налогоплательщик, и налоговый орган могут прийти к взаимному убеждению, что налоги за период исчислены и уплачены правильно, и поэтому период может быть закрыт, то есть возвращаться к его перепроверке нет оснований, и стороны в этом уверены.
Второе направление, которое, на мой взгляд, тоже является очень перспективным — развитие института мотивированного мнения. Например, согласование порядка расчета налоговой базы, когда налогоплательщик подробно описывает налоговому органу структуру идентификации объекта налогообложения, каким образом это ложится на счета, как это соотносится с декларацией, какие неопределенности были идентифицированы и как они разрешаются. Если мы таким образом сумеем раскрыть все существенные бизнес-процессы и подтвердить, в том числе, средствами аудита, то вполне допустим вопрос — может ли налоговый орган подтвердить нам, что рассчитанный таким образом налог исчислен и уплачен правильно. Это было бы очень интересным развитием темы.
А если попытаться развить эту дискуссию еще глубже, мы подойдем к очень непростому вопросу: «Алгоритмизируемы ли налоги?». И если мы отвечаем «да», это задаст канву для глобальной перестройки налогового контроля и налогового администрирования в целом.
Алгоритмизируемы ли налоги? Если мы отвечаем «да», то это задаст канву для глобальной перестройки налогового контроля и налогового администрирования.
